Подойдя к умывальнику, я набрала полные ладони воды и умыла лицо. Затем посмотрела на свое отражение в старенькое зеркало и подумала о том, что единственное, на что мне сейчас остается надеяться, так это на какую-нибудь случайность. Что-то должно произойти такое, что нарушит планы Влада и его дружков. Может, мне завтра стоит сказать Владу о том, что я знаю, где находится тайник, и, чтобы я смогла им его показать, меня должны привезти обратно в квартиру. Нужно это сделать в такое время, когда у дома будет гулять побольше людей, и по пути от машины к дому я закричу, а быть может, и смогу убежать. А Жан? Господи, как же Жан? Я ведь даже не знаю адреса, по которому его нужно искать. Очень трудно ориентироваться, когда тебе на глаза надевают черную повязку.
Я открыла кран посильнее и сунула под холодную струю голову. Затем тут же ее подняла и опять посмотрела в зеркало. Увидев разбитую губу, я еще раз промыла ее водой и поразилась тому, что я совершенно не чувствую никакой боли. Я тут же подумала о Жане. О его некогда красивом лице, которое теперь напоминало какое-то месиво. Если человеку в таком состоянии говорят о любви, он, наверное, ненавидит того, кто ему это говорит. «Бабушка, любимая бабушка, защити меня и помоги мне выбраться отсюда. Помоги мне и моему любимому. Я знаю, что ты все видишь и не бросишь нас в беде. Накажи наших обидчиков за унижения и боль, которые они нам причинили». Я не знала, что случится со мной завтра, послезавтра, через неделю, да и проживу ли я вообще эту неделю. Я могла только предполагать, что теперь будет со мной, с Жаном и с нашей дальнейшей жизнью…
— Эй, ты спишь, что ли?! Я сейчас дверь вышибу! — послышался разъяренный голос за дверью. — Считаю до трех. Раз… Два…
— Подождите. Все в порядке.
Открыв дверь, я окинула мужчину усталым взглядом и еле слышно произнесла:
— Не стоит так нервничать и кричать. Я очень плохо себя чувствую. Мне нужно принять холодный душ.
Мужчина посмотрел на мои мокрые волосы и рассмеялся.
— А может, тебе еще ванну с пенкой соорудить и спинку потереть? Может, у меня лучше получится, чем у француза?
— Я говорю вполне серьезно.
— Да и я не шучу.
— Мне действительно плохо. Я сейчас умру от удушья. Мне не хватает свежего воздуха. Выведите меня на улицу.
— Что?
— Я говорю, что меня нужно вывести на улицу. Я задыхаюсь.
— Ну, пойдем, подышим.
Мужчина схватил меня за руку и повел к выходу. Тишина в доме говорила о том, что, кроме нас, здесь никого нет. По крайней мере мне очень хотелось в это верить. Я думала, что меня выведут на крыльцо, но вместо этого мужчина толкнул меня в ближайшую комнату и открыл окно с массивной решеткой.
— Садись на подоконник и дыши, — скомандовал он.
Из этого окна был точно такой же вид, как и из окна комнаты, в которой держали меня с Жаном. Лес. Высокий каменный забор, и больше ничего. За этим забором ничего не было видно. С одной стороны это было похоже на деревню, а с другой — ничего не говорило о том, что вокруг есть другие дома. Где мы?
— Ты что не дышишь-то? — Мужчина подошел к журнальному столику и, не выпуская пистолета из рук, налил себе полную рюмку джина. — Выпить хочешь?
— Нет.
— А я бы на твоем месте выпил для храбрости. Глядишь, выпьешь и меня перестанешь бояться.
Посмотрев на бутылку джина, я вдруг подумала о том, что бокал джина с тоником действительно поможет мне снять нервное напряжение, и в знак согласия кивнула головой.
— Ну что, согласна, что ли?
— Наливай, но только разбавь его тоником.
— Вот это другой разговор, — мужчина расплылся в улыбке, не скрывая радость. Это натолкнуло меня на мысль, что он в доме один, и именно поэтому ему так необходим собутыльник, с которым он бы мог посидеть, выпить и поговорить. — А ты говорила, что тебе воздух нужен. Да не воздух тебе нужен, а рюмку шлепнуть. Тогда и чувствовать будешь себя полегче. Зачем тебе тоник? Так приложись!
— Я так не могу. Мне нужна не рюмка, а бокал с тоником.
— Как знаешь. Я хотел, чтобы тебя больше вставило.
На столике лежали наручники. Мужчина почесал нос и ткнул в них пистолетом.
— Сейчас с собой возьму. Пристегну твоего француза к батарее.
— Зачем? — испуганно спросила я.
— Чтобы не сбежал никуда.
— Да куда там сбежишь? На окне решетка, на двери засов. Человек так избит, что кровью истекает. Его не приковать нужно, а оказать медицинскую помощь.
— Я сам знаю, что ему нужно. Или наручники, или на цепь. Уж больно глаза у него хитрые, — грубо заметил пьяный мужчина и погремел цепью.
— Послушай, как тебя зовут? — обратилась я на «ты» к малоприятному типу.
— Леня.
— Леня, будь благоразумным. Нельзя еле живого человека нацепь сажать. Не по-людски это. Пусть хоть на кровати лежит. Он же от боли стонет.
— Ни хрена с ним не будет, — стоял на своем Леня. — Он же не французская барышня. Пусть и не наш мужик, а импортный, но все же мужик. В" меня когда две пули всадили, я несколько часов по полю полз. И ничего, выжил. И даже когда мне одну пулю без всякого наркоза мой братан доставал, я вытерпел. Ни обезболивающего тебе, ни наркоза. Только спирта дали выпить. Вот тебе и весь наркоз. Ежели он мужик, так пусть терпит. Ведь он же из-за любви пострадал. Из-за нашей женщины. Пусть знает, что с нашими женщинами лучше в отношения не вступать, а то потом проблем не оберешься. Пусть со своими француженками занимается французской любовью. А наших баб мять не надо. Мы наших баб сами помнем. Ладно, давай лучше выпьем.
— За что? — Я посмотрела на свой бокал. Хотелось выпить «за свободу», но произнесла банальное «за удачу».